«На той далекой, на Гражданской…»

Кожевников:

«…В 1919 г. к заводу подходил Колчак. Кто не хотел эвакуироваться, те бежали на рудник, на Егорьевский (в 17-ти км от поселка). Так, например, поступили Луканя Кожевников, Яша Патраков, Павел Копылов, Павел Уткин и др. Мне тоже не хотелось уходить, ведь я только женился. Но деваться некуда: с красными не уйдешь – белые мобилизуют. Последнее слово было за отцом. Он приказал идти с красными.

Собрались с ребятами в Малагове, у больницы, и двинулись на Денисята. В Денисятах сунулись было на ночлег, но наткнулись на дом, где остановился командир отступавшего полка красных Акулов. Сказались, что хотим переночевать. Акулов заругался: «Как ночевать?! Да здесь проходит фронтовая полоса! Может, хотите дезертировать к белым?! Я вас сейчас прикажу расстрелять!» Испугались мы и двинулись на Фаленки.

Когда прибыли в Вятку, то угодили на митинг. Перед бойцами выступал Троцкий. Как сейчас помню его слова: «Колчак наступает, но не падайте духом! К 1-му июля мы будем в Перми!» И действительно, именно к этому времени мы и взяли Пермь».

Токарев:

«В марте 1919-го в Омутнинском заводе был создан ВРК под председательством М.Н. Коковихина. В него вошли также И.С. Ляпунов и А.А. Рябов. Токарев [о себе респондент говорит в 3-м лице] выполнял при ВРК особые поручения.

При известии о взятии белыми Ежово конный полк Акулова отошел на Денисята, а Коковихин вместе с членами ВРК отбыл в Белую Холуницу. Токарев двинулся из Омутнинска, но у Березовки повстречал посыльного от Коковихина с распоряжением вернуться, но в Омутной не было ни красных, ни белых. Отсутствием всякой власти тут же воспользовались жители. В большом складе (у больницы) сбили замки и растаскивали остатки муки. Вскоре Токарев заметил поднимающееся над улицей Александровской (ныне – Тукмачева) облако пыли. Пригляделся повнимательнее: шел вооруженный отряд. Но кто: белые или красные? Спрятался к себе во двор (угловой дом улиц Октябрьской и Куйбышева) через щель пригляделся к поравнявшемуся с домом отряду. Вроде бы красные! Вышел на улицу. Оказалось, что на защиту Омутнинского завода из Фаленок пришел 22-й Кизеловский полк. Дня через четыре пришел и 61-й – Рыбинский. Омутнинский завод решено было защищать.

Для обороны на Вятской (Корепанская гора) и Киршатской (Увалы) дорогах были вырыты окопы. Однако белые не предприняли ни одного серьезного наступления, если не считать небольшой вылазки в ночь с 1-го на 2-е мая. Было это так. По случаю праздника красноармейцы попросили устроить в Народном доме вечер. Вдруг, в 12 часов ночи вечер остановили и дали команду: «По местам!» Оказалось, что отряд белых в количестве примерно 150-ти человек подошел к Омутной. В три часа ночи, когда уже стало светать, началась перестрелка. Штабы полков находились в разных местах. В Малаговской части у Павлова моста – штаб 22-го Кизеловского полка. В Заводской части по улице Вятской (позднее – Коковихина) в доме высланного купца М.Д. Попова (позднее там была милиция) – штаб 61-го Рыбинского полка. На Базарной площади стояла батарея и хранились ящики с боеприпасами. В доме самого Токарева (по другую сторону Павлова моста) установили телефонную станцию на 12 номеров. Как только Токарев заслышал стрельбу, он схватил винтовку и бросился через мост к штабу. Там его успокоили: «Товарищ Токарев, не волнуйтесь. Наши их погнали и в обход пошли. Взяли одного пленного». Убитых ни с той, ни с другой стороны не было.

Сюткин:

«…Красноармейцы [в Омутнинском заводе] переносили большие трудности и лишения. В частях обмундирования было недостаточно, продовольствия мало. Копать окопы вышло все трудоспособное население, подростки, девушки.

Копали окопы Епифановских Маша, Горшков Клавдий, Ильин Василий, Чадаев Сергей, Сюткин Василий и др.

Женщины выпекали хлеб для воинских частей, готовили обеды, сушили обувь и одежду, стирали белье. Вошло в обычное явление, что красноармейцы ежедневно обедали за одним столом с семьей хозяйки… Степанова Анна Герасимовна (улица Ленина, 29) вспоминает: «Квартировали у нас красноармейцы. Помогала всем, чем могла: обеды готовила, [помогала] картофелем, сушила мокрую обувь и одежду, часто баню топила, просила их об одном – скорее белых прогнать…» Самоукова Анастасия Семеновна (улица Карла Маркса, 5) часто бойцам говорила: «Вы в окопе все-то долго не сидите, хотя поочередно к обеду идите, картошка с маслом будет…» Она лошадь из своего хозяйства передала красноармейцам.

Толстошеина Анна Ивановна (улица Ленина,20) заявляет: «Хорошо помню, стояли на квартире лыжники-пулеметчики. Днем они находились на передовой, слышала, как они стреляли. На ночь собирались согреться, отдохнуть. Я им приказала пулеметы в избу заносить, оружие при себе держать, со двора белые могут выкрасть».

Самоукова Анна Павловна (улица Ленина, 26) вспоминает: «Квартировали у нас кавалеристы-разведчики, как тревога, стрельба – моментально уезжают на передовую, а мы прятались в подполье. Оказывала им всякую помощь. Для коней давала немного сена, сократив кормление своей коровы». У Шулаковой Анны Васильевны (улица Крупская) квартировали семь красноармейцев. Принесли купленного гуся и просят хозяйку изжарить его к обеду. Посмотрела на них и говорит: «Гуся изжарить могу, своих семерых человек хлебом накормлю, а на всех 14 человек хлеба нет. Вон соседка готовится хлеб печь, просите у нее». Один боец пошел к соседке, скоро принес ржаные лепешки. Тогда в обед хорошо пообедали все 14 человек».

Вершинина:

«Жили мы тогда [в Залазне] в четвертом проулке с краю. Красные накануне пришли и сказали, что, дескать, вы уходите – бой будет. Белых ведь ждали с «Рудной дороги» и с «Дьяконова поля». Мамка с ребятами ушли, а мы с отцом остались (смотреть за домом). Выкопали яму – в ней сидели. Как стрельба закончилась, отец вылез. Тут уж белые пришли… Пошла я по воду. Пришла – смотрю: белые у нас сахар забрали, (потом) сходили в кладовку – из сундука какие-то тряпки вытащили, у ворот сколько-то бросили… Смотрю Афанасия Рахманова повалили – сапоги сняли. Пороли (некоторых) на площади… Троих расстреляли: Ченцова Василия Ксенофонтовича и еще двоих кого-то – не помню… Нет, что ни говори, а красные лучше были».

Соин:

«…Во второй половине апреля 1919 г. [по ст. ст.] к Залазне подошел 22 Кизеловский полк и занял позиции в Зотово. Погода была теплая. Снег сделался рыхлым. Единственная дорога в Залазну охранялась, поэтому красным лучше всего было обойти лесом, обойти пруд и ударить в центр по комендатуре. Но на пруду сильно прибыла вода и образовалась кругом [т.е. вокруг льда] полоса воды… Колчаковцы это учитывали и не открывали запоры для подачи воды на Нижний пруд». (На мельнице работать стало нечем, и Соин договорился с мельником об остановке мельницы). «Когда собралось народу человек 40 с котомками по 10-20 фунтов у каждого, я повел их просить воды в комендатуру. Хозяйственная часть комендатуры находилась в доме купца Арасланова. Подойдя, народ заполонил купеческий двор, галдят. Вышел заведующий хозяйственной частью – подпоручик: «Подождите». Через час приехал, привел мужиков на плотину, показал насколько можно поднять запоры и куда-то уехал. Я говорю: «Давайте поднимем рабочий запор, через который вода шла на домну. Здесь давление воды больше и она быстро будет на Нижнем пруду. А через эти накладки мы ее не дождемся. Так и сделали, и вода пошла валом. Это было в субботу, а к утру в воскресенье вода в пруде сильно убыла, лед приблизился к берегам, и появились лыжники 22 Кизеловского полка и ударили прямо по комендатуре. Комендант был тогда в гостях у попа Пинегина, у которого пятеро взрослых дочерей. Поднялась паника. Застава, охранявшая дорогу, оказалась отрезанной и быстро разбежалась. Путь на Залазну по дороге оказался свободен.

У красных потерь не было. У белых – два солдата [валялись] на улице. В 10 км от Залазны погиб комиссар полка Ченцов Павел, отец которого был расстрелян колчаковцами как бывший комендант Чусовского завода (он не захотел эвакуироваться и через 5-6 дней после взятия Залазны был опознан писарем комендатуры). После освобождения Залазны меня избрали председателем Залазнинского ревкома.

В конце мая [1919 г.] колчаковцы взяли Платоновцы и оказались в 30 км от Залазны с юга. На посту председателя ревкома я вступил в партию…»

Голиков: 19 мая. Деревня Морозы [Власы – Морозы]

«Вчера были в жестоком, беспощадном бою под деревней Почашево. Деревня большая, расположена высоко. Наступали на нее по открытому, чистому полю. Шли цепями по пологому подъему, а белые, отрыв две линии глубоких окопов с бойницами и настроив блиндажей, били сверху из винтовок и пулеметов. Не щадила нас и артиллерия противника, спрятанная за деревней. Сводный батальон наступал вместе с семью ротами 21-гo Мусульманского полка. Батальону придали два взвода нашей пулькоманды. При этих-то взводах и находились мы с товарищем Ринком. Роты вели боевые командиры товарищи Салосин, Кузнецов и Иловайский.

Первое, что мы увидели, когда начали поутру наступать, – это десятки тел, лежавших на поле. От майского солнца и влажной земли трупы разбухли, от них шел сильный запах разложения. Оказывается, 21-й Мусульманский полк несколько суток назад уже пробовал взять деревню, но потерпел неуда-чу. Тела, покрывавшие поле,- это погибшие красноармейцы-татары. Мрачная картина не остановила наших бойцов.

С четырех часов утра до двенадцати дня не ослабевал кровавый бой. Нам удавалось подойти шагов на пятьдесят к вражеским окопам. Но белые усиливали огонь в упор, и мы откатывались назад. Несколько раз с неистовством кидались роты вперед и отходили обратно, теряя боевых товарищей. После каждой атаки цепи становились все реже. Выбывали стрелки и пулеметчики, падали на землю командиры…

21 мая. Деревня Помаяг

С 19 мая мы опять в резерве. Потеряли 70 человек убитыми и больше сотни ранеными… Вчера почти весь день сидел на крыше и в бинокль, взятый у товарища Ринка, наблюдал, как наша артиллерия била по Почашево, как потом пошли в наступление роты 255-го стрелкового полка 29-й дивизии… С тревогой наблюдал я за действиями 255-го полка. Бой длился шесть часов. Повторялась знакомая картина. Красноар-мейцы бесстрашно наступали по чистому полю. Белые косили их пулеметными очередями. Полку пришлось отступить. Слыхал, что он захватил один пулемет и нескольких пленных. Дорого обошлись эти трофеи. Почашево по-прежнему у врага ...

25 мая. Деревня Помаяг

Перед рассветом 22 числа получили боевую задачу – снова наступать на Почашево. На этот раз с 255-м и 23-м полками. Жаркий бой беспрестан-но кипел 22 и 23 мая. Теперь нам хорошо помогала тяжелая батарея шестидюймовых гаубиц. Впервые в жизни с расстояния саженей в 150 я наблюдал такие сильные разрывы.

Артиллеристы били точно. Снаряды ложились прямо в белогвардейские окопы, разнося и разворачивая их. И все-таки, как ни досадно, нашим полкам пришлось опять отступить.

23 мая я расстрелял штук двести патронов [из пулемета]… Осколок, угодивший в щит нашего «максима» едва не выбил мне глаза. Но обошлось благополучно…

26 мая. Деревня Помаяг

Три дня не прекращаются бои за Почашево. Наступают 21-й, 23-й и 255-й полки. Полков много, а толку мало. От батарей помощь невелика – снаряды у них на исходе. Выйдешь из дома, на улицах скрипят подводы. Все везут и везут раненых. Какие потери! А в Почашево по-прежнему беляки, будь они прокляты! У них хватает снарядов для артиллерии и патронов для «максимов» и «льюисов»…

28 мая. Деревня Помаяг

Вот уже несколько дней чудесная весенняя погода. Все радуется свету, все дышит обновленной жизнью… Вдалеке гремят и гремят шестидюймовые орудия. Наша артиллерия бьет по Почашево, где все еще сидят беляки.

Пехота 22-го полка пошла в наступление.

30 мая. Село Ляминское

С великой радостью записываю: позавчера, 28 мая, Почашево взято 22-м Кизеловским горным полком нашей Особой бригады!

Полк до этого стоял в резерве и как следует отдохнул. Но главным, на мой взгляд, оказалось не это. Главное – удар был нанесен дружно, смело и умно. Два батальона зашли белым в тыл и только один бил с фронта.

Прежде все полки наступали в лоб, да и согласованности не было, действовали не особенно напористо. Сколько мы из-за этого потеряли! Во что обходится неумение!»

Голиков:

«5 июня. Деревня Киселята [Савинцы]

Позавчера Глазов пал. Все ближайшие к нам полки 29-й дивизии и Особой бригады поспешно отступают – как бы не попасть в кольцо. Белые от Глазова переправились через Чепцу и стали заходить нам в тыл. Вчерашний день у нас началась чуть ли не повальная паника. Пошли слухи один страшнее другого: Люм взят, Пудемский завод взят, легкая батарея захвачена, хозимущество полка попало белым и т.п. Сегодня все успокаиваются. Жизнь входит в свои берега. Батарея цела. Два батальона 21-го Мусульманского полка, о которых говорили, как о погибших, вышли из окружения.»

Ленин. телеграммы:

Первая телеграмма в Симбирск – в Реввоенсовет Востфронта: Гусеву, Лашевичу от 4.06.1919 г.:

«Крайне обеспокоен потерей Агрыза и особенно Глазова. Приняли ли экстренные меры? Выяснили ли причины? Троцкий был в восторге от 3-й армии; что с ней случилось? Ленин».

Вторая телеграмма в Симбирск от 6.06.1919 г.:

«Положение на юге так тяжело, что едва ли сможем дать вам пополнения. Придется вам налечь изо всех сил на мобилизацию, иногда поголовную, прифронтовой полосы, на местные воензаги и на сбор винтовок с населения. Расстреливайте за сокрытие винтовок. Считаю величайшей опасностью возможное движение Колчака на Вятку для прорыва к Питеру. Обратите серьезнейшее внимание, извещайте чаще о фронте под Глазовом. Мы со Склянским отправляем туда пополнение, хотя Муралов [член РВС 3-й армии] странным образом молчит и сам пополнения не просит». [Выделено составителями].

Омутнинец Г.А. Рябов:

«Омутнинский ревком 7 апреля (ст. ст.) 1919 г. мобилизовал лошадь, принадлежащую моему отцу Рябову Алексею Даниловичу, но поскольку он стар и инвалид хромой; я, 16-летний подросток, но физически здоровый, чтобы сохранить лошадь и помочь молодой Советской Республике, добровольцем пошел ездовым и конюхом по уходу за лошадью…

Время было тревожное. Днем лошади были распряжены, а к ночи их запрягали и ставили головами на выезд.

С 19 мая (ст.ст.) 1919 г. [т.е. 1 июня – небольшая неточность!] 22-й Кизеловский полк вел особенно упорные и тяжелые бои на Портяновском волоке. Здесь наши части много раз лесом обходили передовые части белых, заходили им в тыл, пересекали дорогу, брали их в котел, который потом уничтожали.

В ходе боев были убиты лошади Мечева Степана и моя – разорвавшейся миной. При минометных обстрелах мы укрывались или в канаве при дороге или в ямах. Осколком этой же мины ранили Степана Мечева. Ему было около 60 лет и его отпустили домой. Я мог по возрасту тоже идти домой. Но начальник военно-полевого суда сказал мне: «Куда ты, Гриша, пойдешь, под каждым кустом враг, оставайся у нас в канцелярии, ты нам очень нужен».

Зачислили писарем воен-но-полевого суда (трибунала), где начальником был товарищ Неволин. К осени 1919 г. я дошел до города Оханска и Очерского завода Пермской губернии...»

Сюткин:

«С криком «Ура! Бей беляков!» бежали в цепи рядом Морозов Максим Алексеевич и Змеев Иван Матвеевич. Вдруг Змеев крикнул: «Морозов!» Тот повернулся вправо, видит: Змеев упал, из груди кровь течет. Змеева с поля боя вынесли в д. Платоновцы, в сарай. Положили на солому. На другой день он умер. На Портяновском волоке была такая плотность огня, что многие придорожные деревья иссечены пулями… В несколько дней с упорными боями полк перешел исток р. Белой, продвинулся до д. Почашево и повернул на село Карсовай…»

Из истории деревни Портяново:

«Д. Портяново стояла на большой дороге, через которую проходили из Глазова в Песковку, Залазну, Омутнинск и др. места, когда не было железных дорог.

В деревне было дворов 50. В Портяново красноармейцы стояли около месяца. Было два околотка (госпиталя). Стояла грязная холодная весна. Когда везли раненых, они стонали. Некоторые умирали, и их хоронили на пригорке за логом, на левой стороне дороги, где сейчас стоит небольшой памятник. Сюда же похоронили неизвестного для нас красноармейца-добровольца 17 лет из Омутнинска (по рассказам Ворончихиной М.М. и Аушевой К.С). На похороны приезжали пожилые мать и отец и очень убивались по своему единственному сыну. На правой стороне оврага хороняли белых. В южной части деревни, особенно в сумерки, слышались перестрелки, так как сюда сходились овраги с четырех сторон…»

На Колчака. (Рассказ старого комсомольца):

«В апреле 1919 г. Колчак близко подошел к Омутнинскому заводу. Белые заняли Сидорята. В это время 17 человек молодых комсомольцев влились в 22-й Кизеловский полк.

Под Глазовом на Портяновском волоке красные цепью атаковали деревню Тарасенки [т.е. Верхние Даниловцы, она же – Карачи].

Вбежали в гору. В этот момент пуля попала в грудь Змееву Ване [Первая потеря из 17-ти]. У станции Елгва вторая жертва. Геннадий Керов. Бойкий парень, весельчак.

Разрывная пуля угодила ему в колено. Отступали, и он попал к белым. Нашли комсомольское удостоверение и истыкали [Керова] штыками. У станции Ермак возле Чусовой… бой, в котором был убит Митя Усатов. Взяли Екатеринбург, Тюмень, Петропавловск. Из-за морозов (у комсомольцев была только легкая летняя одежда) под Омском замерз Соболев Петя. В фуражке, кожаной тужурке и ботинках он простоял четыре часа в дозоре в окопах.

В Омске взяли 25 тысяч пленных. Затем взяли Ново-Николаевск (Новосибирск), Канск, Иркутск. За Омском тиф скосил Криулина Костю и Смирнова Васю. Дошли до Д. Востока. 22-й Кизеловский полк был направлен на Перекоп. По дороге несколько человек слегли с тифом.

В Омутнинск вернулись только 5 из 17».